В Европе историю ухода за больными в госпиталях делят на две эпохи: до Флоренс Найтингейл и после.

Вот она, эта британская аристократка, сумевшая произвести переворот в медицинском менеджменте через любовь к статистике (и людям):

Флоренс родилась в богатой семье, и родственники полагали ее будущее решённым: сидеть дома, воспитывать детей и участвовать в благотворительности. На дворе 1820 год – это примерно «Бриджертоны» (события первого сезона происходят в 1813).

Но Найтингейл к такой судьбе явно не стремилась. Гораздо больше девочке нравилась математика. Её тянуло собирать и упорядочивать новую информацию.

Отец рано заметил её фундаментальный склад ума и сделал всё, чтобы дать дочери хорошее образование. Самостоятельно обучил её истории, философии, литературе и языкам. Дискуссии с отцом о политике и обществе привлекали Флоренс куда больше, чем ведение домашнего хозяйства.

«Сложно передать, насколько сильно я благодарна папе за то, что он пробудил во мне интерес к статистике и политическим вопросам», — писала Флоренс своей старшей сестре Парфенопе.

Но мечтать было проще, чем делать. Из-за статуса родителей Флоренс вела активную светскую жизнь, много путешествовала, заводила знакомства с влиятельными людьми. Но чувствовала себя несчастной. Много размышляла, как может изменить мир.

Ответ нешёлся в религии. В 16 лет Флоренс познакомилась с принципами христианства и поняла: её предназначение — уменьшать человеческие страдания. Флоренс захотела стать медсестрой.

В середине XIX в. в Англии сестры милосердия трудились в условиях, далеких от цивилизованных. Антисанитария, переработки (16 часовой рабочий день, а?), скромное жалованье. Бывшие служанки, вдовы, бедняки — вот кто составлял костяк профессии. Никак не аристократки!

Некоторую практику Найтингейл получила в путешествиях по Европе без родителей. В 1852 г. наперекор им она работала суперинтендантом в дамской клинике на Харли-стрит в Лондоне. По всей империи ее имя прогремело во время Крымской войны (1853–1856 гг.).

Викторианская аристократка известна не только как образцовая сестра милосердия, но и как видный общественный деятель и пионер визуализации данных.
В 1859 году она стала первой женщиной, принятой в Королевское статистическое общество.

Скандал был ужасающий. Выяснилось, что о биологическом поле титулованного военного хирурга не знал даже его собственный лечащий врач (заявивший, что это неважно, а покойный мог быть хоть гермафродитом).

Разразилась политическая и бюрократическая боря: в конце XIX века подобная карьера была исключительно мужским уделом. А Барри был не просто врачом, а генерал-инспектором госпиталей, то есть главным начальником всей военной медицины! Ужас, ужас...

Желая замять конфуз, британская армия засекретила все документы о Барри на сто лет. Врача похоронили на лондонском кладбище Кенсал-Грин под его мужским именем, с которым он прожил больше полувека. В свидетельстве о смерти он также записан как мужчина.

Почему ирландская девица из приличной семьи пустилась в эту пожизненную авантюру?

Занятно, что ничего романтического или альтруистического там не было – мол, мечтаю лечить людей, а женщине в медицину дорога закрыта. Всё началось прагматичнее и проще: семья разорилась, девушка осталась бесприданницей, надо было приискать способ добывать хлеб насущный, а врачи зарабатывали намного больше, чем гувернантки или компаньонки.

Составился маленький заговор, в котором участвовали мать Маргарет (она несомненно тоже была незаурядной личностью) и один стряпчий, подделавший документы.

В 1809 году двадцатилетняя барышня уехала из Лондона и через несколько дней прибыла в Эдинбург уже юношей. Поступила на медицинский факультет, с отличием его закончила, защитила диплом - что-то такое про грыжу, и столь блистательное, что работа даже была опубликована.

Стала военным врачом и построила карьеру, которую не осилили бы многие мужчины. "Доктор Барри" служил в разных экзотических местах – в Африке, Вест-Индии, Греции, Канаде.

Был превосходным специалистом, реформатором госпитального дела и поэтому сделал большую карьеру. Например, в Кейптауне, едва приехав, вылечил дочку губернатора лорда Сомерсета и был немедленно назначен главным медицинским инспектором колонии.

Надо сказать, что характер у Джеймса Барри был отвратительный. Доктор хорошо обращался только с больными, а здоровым, в том числе начальникам, дерзил и грубил. Ужасно оскорблялся, если кому-то из офицеров его голос или лицо казались бабьими. Неоднократно дрался из-за этого на дуэли (хорошо стрелял и фехтовал).

Раздражительного и эксцентричного доктора во всех странствиях сопровождали чернокожий слуга Джон и собака. Собаки, естественно, сменялись, но звали их одинаково: Psyche.

Но характер достался сменяющимся собакам, а вот профессионализм и медицинская гениальность – всему человечеству. Всего через восемнадцать лет после начала военной службы Барри занял высшую медицинскую должность в британской армии.

Он считал ключевым аспектом лечения строгую гигиену, качественное питание и хороший уход (революционная идея по тогдашним временам).

Во время Крымской войны* (Российская империя vs Британия, Франция, Османская Империя и Сардиния) Барри устроил страшный разнос знаменитой Флоренс Найтингейл – за то, что из-за скверных условий раненые у нее в госпитале мерли как мухи.

Найтингейл была страшно фраппирована таким ungentlemanly behavior, хоть впоследствии и признала, что после исполнения требований начальника смертность резко сократилась. И лишь век спустя «неджентльменство» генерал-инспектора раскрылось в новом свете: первая женщина-врач учила профессии первую медсестру.

Что ж! Да будет путь других профессионалов легче и спокойнее – что женщин, что мужчин.

*спойлер: Российская Империя тогда жесточайше всосала: кроме человеческих потерть – ужасный дифицит бюджета, обесценивание рубля более чем вдвое, позор на международной арене и массив внутренних проблем. Ещё и Аляску продали. Эх.